-Надо привязывать самолет, Павел Васильевич. А то, чего доброго, потащит по степи — и крыльев не соберем. Попросите своих людей помочь.

Флоренский недоуменно посмотрел на командира и штурмана. Попросить он, конечно, может, но крепить-то к чему? Ни деревца, ни камня.

— Веревками — за грузовики. Испытано.

Ветер набирал силу. Уже глухо бухали пологи палаток. Волнистые сопки, чуть заметно опоясавшие лагерь, заволакивало рыжей мутью. Столовая под тентом вмиг опустела — не усидишь, когда песок лезет в нос и уши, не дает открыть глаза. Вот с треском полоснуло потолок кухни, и над оголившимся столбом принялся хлестать кусок выгоревшего брезента... Начиналась пыльная буря.

Спустя несколько минут все исчезло и попряталось. Ни писка птахи, ни привычного шелеста ящериц в жесткой траве, ни медлительных кругов степного орла. И только бедняга АН-2 подпрыгивал под ударами ветра, точно гигантская стрекоза на приколе.

Оставалось — пережидать. Оба летчика поудобнее устраивались в палатке, готовясь к ночлегу. То один, то другой принимался подтрунивать над озадаченным топографом, просунувшим голову по ту сторону брезента:

— Ну, как там, благодать?

— А ты, небось, думал, тебя на московском кладбище похоронят? Здесь, в приаральской пустыне, и накроет.

— Вы хоть мальчонку не кутайте, — незло отозвался топограф.

— Васю-то? Напугал такого! У него в роду сплошь геологи. Верно, Вася?

Флоренский бросил взгляд на сына. Сосредоточенный и притихший, тот прислушивался к взрослому балагурству.

— Как же тебя мамка отпустила, такого щупленького? — не унимался штурман. — Или считает: тут как в Артеке?

И вправду, подумал начальник экспедиции, увидела бы жена эту круговерть — ни за что не пустила бы. А вслух сказал:

— Жаманшин—земля мужчин. Это мы еще в Москве знали.

— А ты по-казахски случаем не выучился? — полюбопытствовал командир у Васи.— Вот Жаманшин — что значит?

— Знаю, — живо ответил мальчик. — “Плохое место”.

— Э, не совсем точно.— Штурман снова уставился в топографа,—“Гиблое место”— вот как это переводится...

А в соседней палатке укладывался спать шофер Садыкбаев. Широкоскулый, каленого загара казах, Багдаулет был единственным в экспедиции из местных. Привыкший к зною ” бесшабашным ветрам, этот крепыш не испытывал никаких тягот полевой жизни. Солоновата вода? Ну, может, самый чуток. Безлюдье? Всего в пяти километрах — юрта. Бездорожье? Зато как хорошо думается под открытым небом!

Не быт занимал Багдаулета. Зачем сюда нагрянули ученые, что нашли? Неужто и правда тут, близ Челкара, какая звезда упала? Но если б это случилось, огнем спалило всю степь. А ничего такого нет. Сколько ни смотри — обычная земля с островками ковыля да тамариска, с вечным запахом полыни. Нет, со звездой похоже на выдумку... Говорят, какие-то стекла обна-ружились. Ну, так что ж? Мало ли чего по степи разбросано — сразу уж и звездные осколки? I "'поспросить бы их главного I ipn вое это, да неудобно.

Шофер поворачивается лицом к гулко хлопающей стенке и слышит, как по верху палатки шуршит принесенный со степи песок...

САМОЛЕТ набирал высоту. Привязанный спасательными поясами, с фотоаппаратом наготове, Флоренский стоял у самого проема борта — дверь была скинута с петель и валялась сзади. Руками он давал знаки пилотам: выше, еще выше! Как ему хотелось, чтобы палатки лагеря стали неразличимы, чтобы легкая дуга сопок обрела зримые очертания кратерногр вала, а там, внутри этого' кольца, залегли синеватые тени: впадина! Он с завистью припомнил рекламный снимок Аризонского кратера. Посреди североамериканской пустыни, на бескрайнем просторе унылых песков резко, без всякого перехода, зияет округлый провал. Внутри на его склонах лежат тени, дорисовывая глубину. Вот это структура! Как гигантская “лунка” от только что вонзившегося ядра. Такое любо-дорого снимать. А тут...

Он попросил летчиков подняться повыше. Те посмотрели на приборы. И, задирая нос, “Аннушка" уходила в очередной круг над Жаманшином. Начальник экспедиции одобрительно кивал экипажу, но втайне был убежден: самолетной высоты не хватит. Здесь надо “ловить”- кадр из космоса, тогда можно запечатлеть кольцо. А с этой высоты — бесполезно. Шесть километров в поперечнике! Попробуй охватить.

Оглянулся. Сын прильнул к иллюминатору. Но разве он увидит впадину? Равнина, да и только. Покажи завтра снимок Багдаулету, тот наверняка разочаруется: где же след, упавшей звезды? Кстати, вон у подножия сопочника его “ГАЗ” — стоит недвижно, а сам казах, приставив ладонь ко лбу, должно быть, смотрит в небо.

Потом, на земле, Флоренский запишет в тетрадь: “Совершили облет урочища. Астроблема сфотографирована с высоты пять тысяч метров”. В Москве, когда будут получены снимки, он обнаружит на них несколько мини-кратеров, рассыпанных вокруг главной впадины. Но фотолаборант лишь равнодушно кивает, взирая на отпечатки. Где они, кольцевые структуры? Те, что выглядят чуть светлее? Съязвит: не издержки ли негатива? Придется взывать к его воображению и вроде бы оправдываться: “В тот день, когда все это случилось, Жаманшин был так же красив, как и аризонская “лунка”, которую туристы обозревают за доллары”.

В тот день... Семьсот тысяч лет назад.

— Так давно? — переспросит парень.

Багдаулет возился у машины, когда к нему подошел начальник экспедиции:

— Завтра надо бы свозить людей на речку. Устроим банный день. Пора готовиться к отъезду.

Напоминание о скором отъезде расстроило шофера. Так и не узнает он, за какой тайной приехали сюда ученые. Дома дети спросят про Жаманшин, что им ответить? Называется, работал в экспедиции...

— Вот собрал на память,— неожиданно сказал он, доставая из-под водительского сиденья газетный сверток. — Что это?

— Тектиты, — не глядя, отозвался Флоренский. Капли спекшегося стекла он мог различить даже по их шуршанию. — Удивительные создания...

— Вот и я смотрю... Легкие, почти не весят. И не похожи друг на друга: то винтом закручены, то с пузырьками застывшими, то текучие, как будто кто дул на них.

— И у каждого свое имя — “лодка”, “слезинка”, “гантель”. Между прочим, герцог Эдинбургский подарил королеве Англии бусы из таких вот стекол. Древние люди использовали их для наконечников стрел, поделок, носили как амулеты. Так что храните. Добрая будет память, поверьте мне, петрографу.

Шофер недоверчиво покачал головой:

— Я, знаете, разные газеты и журналы выписываю, а про такое стекло не встречал.

— Немудрено. У нас оно найдено сравнительно недавно. И только здесь... Когда-то мой дядька, потомственный геолог, наставлял меня перед началом работ на юге: “Не задирай носа, смотри под ноги. Если и стоит заниматься чем-нибудь всерьез, так это тектитами”. И он прав. В темноватых стеклах скрыта одна из дразнящих тайн мироздания.

Садыкбаев насторожился. Теперь он больше всего боялся спугнуть разговор, завязавшийся сам собой.

— Только представьте на секунду: в ваших ладонях вовсе и не земные стекла, а вон откуда. — Флоренский кивнул на звезды.— Раньше думали, что тектиты рождены земными вулканами. Но для того, чтобы такая капля появилась на свет, нужны температуры, которых у вулканов просто-напросто нет. Одни ученые считают, что это частицы стеклянного метеорита. Другие показывают в сторону лунных кратеров: выбросило оттуда. Третьи убеждены: к нам упали осколки Луны после ее бомбардировки метеоритом. Есть и совсем дерзкие мысли: мол, когда-то Земля, подобно Сатурну, имела кольцо, оно постепенно рассыпалось, проливаясь, горячим дождем. Во всяком случае, тектиты не похожи ни на какие виды стекол, известные землянам.

— Ну, а вы-то как считаете?

— Полагаю, произошел взрыв гигантского метеорита. Грунт плавился и превращался в пары. Из раскаленного облака и возникли капли — предельное вырождение вещества... Но вот что поразительно. Тектиты обнаружены еще и в Австралии, и на Филиппинах, и в Чехословакии. Кратеров рядом там нет, а оплавленные стекла есть. Откуда они взялись? Вероятнее всего, брызги взрыва долетели туда из каких-то других точек, где небесное тело врезалось в землю... Но Жаманшин — особый случай, совсем особый. Нигде на планете тек-титы не найдены около кратера. И это добавляет загадок.

— Но где же кратер? — растерянно произнес Багдаулет. — Я вырос здесь и не слышал ничего такого даже от стариков.

— Те низкие сопки, — Флоренский повел рукой в темноту, — когда-то были краями впадины. Миллионы тонн взорванной породы постепенно сползали вниз. Ветер и солнце довершили работу, залечивая звездную рану.

Казах молчал. Сомнения одолевали его.

— Вы в силах представить дом, у которого крыша и фундамент поменялись местами? — увлеченно продолжал Павел Васильевич. — Не в силах. И прекрасно. Так вот, древние пласты, обнаруженные нами, залегают на Жаманшине поверх молодых. В геологии это криминал, понимаете? На кратерном валу и сегодня стоят вздыбленные, вывороченные коренные породы. А в степи они уложены горизонтально и в том порядке, как требует природа.¹ -Вам это ни о чем не говорит?

...Лагерь еще не спал. Догорал костерок, далеко разнося запах людского стойбища.

— А все же хочу спросить напоследок: узнают ли разгадку?

— Ишь, чего захотелось,— не сдержал усмешки Флоренский.— Я пятнадцать лет приезжаю на Жаманшин, а истины еще не знаю. Продираться приходится по миллиметру. И неизвестно, когда конец. Но разгадаем. Не мы, так дети наши.

— Вася-то не геологом станет? — простецки поинтересовался Садыкбаев.

— До того еще далеко. Но если решит, скажу ему, как мне сказал дядька: “Тектиты — стоящее дело”. Это не просто красивые камушки. В них — онемевшее эхо миров...

БАНДЕРОЛЬ была из Америки. Книжка стихов Колетт Инез. Что за странная посылка в Институт нефтехимической и газовой промышленности? Павел Васильевич раскрыл сборник и сразу же наткнулся на стихотворение “Тектиты”:

—“Трассирует полночная шрапнель, не раня проходящих сквозь нее и падая на спелые поля”.

Он сидел, склонившись над строфами, и думал вот о чем. Разгадывать секрет стеклянных капель ему положено по штату — он профессиональный исследователь. Но что заставляет женщину изящных занятий мучиться той же тайной? Почему, разделенные океаном, они вместе поднимают лица к ночному небу? И ловят метеорный свет, и пытаются услышать голоса стихии...

И вдруг понял с необычайной остротой: человек пытлив — таким его сотворила природа. Он хочет докопаться до начала начал и, постигая будни Вселенной, вносит в собственные будни миг озарения.

И перед глазами предстал Багдаулет с нелепым газетным свертком. И Вася, приросший к иллюминатору. И парень возле лабораторного микроскопа, уставившийся в кусочек неведомого стекла. И летчики, бросающие АН на предел высоты. И секретарь райкома в Челкаре: “Надо науке? Дадим лучшего шофера”. И десятки исследователей, таких же, как сам он,— в разных концах планеты.